Неточные совпадения
В первом письме Марья Николаевна
писала, что брат прогнал ее от себя без вины, и с трогательною наивностью прибавляла, что хотя она опять в нищете, но ничего не просит, не желает, а что только убивает ее мысль о том, что Николай Дмитриевич
пропадет без нее по слабости своего здоровья, и просила брата следить за ним.
«Да… нет, я лучше
напишу к ней, — сказал он сам себе, — а то дико покажется ей, что я вдруг
пропал. Объяснение необходимо».
— Э! Какие выдумки! — отвечал Тарантьев. — Чтоб я
писать стал! Я и в должности третий день не
пишу: как сяду, так слеза из левого глаза и начнет бить; видно, надуло, да и голова затекает, как нагнусь… Лентяй ты, лентяй!
Пропадешь, брат, Илья Ильич, ни за копейку!
— А ведь я не умылся! Как же это? Да и ничего не сделал, — прошептал он. — Хотел изложить план на бумагу и не изложил, к исправнику не
написал, к губернатору тоже, к домовому хозяину начал письмо и не кончил, счетов не поверил и денег не выдал — утро так и
пропало!
«Ну, как я
напишу драму Веры, да не сумею обставить
пропастями ее падение, — думал он, — а русские девы примут ошибку за образец, да как козы — одна за другой — пойдут скакать с обрывов!.. А обрывов много в русской земле! Что скажут маменьки и папеньки!..»
«Что сделалось с тобой, любезный Борис Павлович? —
писал Аянов, — в какую всероссийскую щель заполз ты от нашего мокрого, но вечно юного Петербурга, что от тебя два месяца нет ни строки? Уж не женился ли ты там на какой-нибудь стерляди? Забрасывал сначала своими повестями, то есть письмами, а тут вдруг и
пропал, так что я не знаю, не переехал ли ты из своей трущобы — Малиновки, в какую-нибудь трущобу — Смородиновку, и получишь ли мое письмо?
Все противоположно прежнему: воздух вместо толстых стен,
пропасть вместо фундамента, свод из сети снастей, качающийся стол, который отходит от руки, когда
пишешь, или рука отходит от стола, тарелка ото рта.
В заключение упомяну, как в Новоселье
пропало несколько сот десятин строевого леса. В сороковых годах М. Ф. Орлов, которому тогда, помнится, графиня Анна Алексеевна давала капитал для покупки именья его детям, стал торговать тверское именье, доставшееся моему отцу от Сенатора. Сошлись в цене, и дело казалось оконченным. Орлов поехал осмотреть и, осмотревши,
написал моему отцу, что он ему показывал на плане лес, но что этого леса вовсе нет.
Внимание хозяина и гостя задавило меня, он даже
написал мелом до половины мой вензель; боже мой, моих сил недостает, ни на кого не могу опереться из тех, которые могли быть опорой; одна — на краю
пропасти, и целая толпа употребляет все усилия, чтоб столкнуть меня, иногда я устаю, силы слабеют, и нет тебя вблизи, и вдали тебя не видно; но одно воспоминание — и душа встрепенулась, готова снова на бой в доспехах любви».
Не спится министерству; шепчется «первый» с вторым, «второй» — с другом Гарибальди, друг Гарибальди — с родственником Палмерстона, с лордом Шефсбюри и с еще большим его другом Сили. Сили шепчется с оператором Фергуссоном… Испугался Фергуссон, ничего не боявшийся, за ближнего и
пишет письмо за письмом о болезни Гарибальди. Прочитавши их, еще больше хирурга испугался Гладстон. Кто мог думать, какая
пропасть любви и сострадания лежит иной раз под портфелем министра финансов?..
Выли и «вечные ляпинцы». Были три художника — Л., Б. и X., которые по десять — пятнадцать лет жили в «Ляпинке» и оставались в ней долгое время уже по выходе из училища. Обжились тут, обленились. Существовали разными способами:
писали картинки для Сухаревки, малярничали, когда трезвые… Ляпины это знали, но не гнали: пускай живут, а то
пропадут на Хитровке.
Не успела она письмо
написать и печатью припечатать, как
пропало письмо из рук и из глаз ее, словно его тут и не было.
— Теперь принята такая система, что умам этим сильным и замечательным
писать воспрещают, но, чтобы не
пропадали они для государства, их определяют на службу и, таким образом, их способности обращают на более полезную деятельность!
— Степан Трофимович, уверяю вас, что дело серьезнее, чем вы думаете. Вы думаете, что вы там кого-нибудь раздробили? Никого вы не раздробили, а сами разбились, как пустая стклянка (о, я был груб и невежлив; вспоминаю с огорчением!). К Дарье Павловне вам решительно
писать незачем… и куда вы теперь без меня денетесь? Что смыслите вы на практике? Вы, верно, еще что-нибудь замышляете? Вы только еще раз
пропадете, если опять что-нибудь замышляете…
— Я, Генрих Федорыч, не успел еще внимательно вчитаться в ритуал. Я все последнее время был занят делом Тулузова, о котором вы, я думаю, слышали; одних бумаг надобно было
написать чертову
пропасть.
— И пресмешной же тут был один хохол, братцы, — прибавил он вдруг, бросая Кобылина и обращаясь ко всем вообще. — Рассказывал, как его в суде порешили и как он с судом разговаривал, а сам заливается-плачет; дети, говорит, у него остались, жена. Сам матерой такой, седой, толстый. «Я ему, говорит, бачу: ни! А вин, бисов сын, всё
пишет, всё
пишет. Ну, бачу соби, да щоб ты здох, а я б подывився! А вин всё
пишет, всё
пишет, да як писне!.. Тут и
пропала моя голова!» Дай-ка, Вася, ниточку; гнилые каторжные.
Арабы тоже весьма похвально
писали, норвежане и другие, всё замечая, что-де народ умный, трудолюбивый и смелый, а потом всё это
пропало и как будто иной совсем явился народ.
Он беспрестанно разъезжал по Москве, виделся украдкой с разными лицами,
писал по целым ночам,
пропадал по целым дням; хозяину он объявил, что скоро выезжает, и заранее подарил ему свою незатейливую мебель.
— Ну, что же в этой переписке? Стакнулись, что ли? А? Поди береги девку в семнадцать лет; недаром все одна сидит, голова болит, да то да се… Да я его, мошенника, жениться на ней заставлю. Что он, забыл, что ли, у кого в доме живет! Где письмо? Фу ты,
пропасть какая, как мелко писано! Учитель, а сам
писать не умеет, выводит мышиные лапки. Прочти-ка, Глаша.
Кстати, Пепко начал
пропадать в «Розе» и часто возвращался под хмельком в обществе Карла Иваныча. Немец отличался голубиной незлобивостью и никому не мешал. У него была удивительная черта: музыку он
писал по утрам, именно с похмелья, точно хотел в мире звуков получать просветление и очищение. Стихи Пепки аранжировались иногда очень удачно, и немец говорил с гордостью, ударяя себя кулаком в грудь...
Я старался
писать потихоньку от Пепки, когда он
пропадал в «Розе» или отправлялся с Любочкой гулять в парк.
— Пан-ымаешь, вниз головой со скалы, в кусты нырнул, загремел по камням, сам, сам слышал… Меня за него чуть под суд не отдали… Приказано было мне достать его живым или мертвым… Мы и мертвого не нашли… Знаем, что убился, пробовал спускаться, тело искать, нельзя спускаться, обрыв, а внизу глубина, дна не видно… Так и
написали в рапорте, что убился в бездонной
пропасти… Чуть под суд не отдали.
Вообрази ты себе, —
писал он между прочим, — последнего моего кучера, калмычонка, помнишь? испортили, и непременно так бы и
пропал человек, и ездить было бы не с кем, да, спасибо, добрые люди надоумили и посоветовали отослать больного в Рязань к священнику, известному мастеру против порчи; и лечение действительно удалось как нельзя лучше, в подтверждение чего прилагаю письмо самого батюшки, яко документ".
Право, если б я был живописцем, вот бы я какую картину
написал: образованный человек стоит перед мужиком и кланяется ему низко: вылечи, мол, меня, батюшка-мужичок, я
пропадаю от болести; а мужик в свою очередь низко кланяется образованному человеку: научи, мол, меня, батюшка — барин, я
пропадаю от темноты.
Одно только огорчило: письмо мое к вам на почте
пропало — ну, да ведь я и другое могу
написать.
Сел,
написал — смотрю: ах, ведь и это должно
пропасть!
— Ничего не поделаешь! — решительно сказал Илья. — О ней
пиши —
пропала! Засудят её…
— Ну, и
пропал!
Пиши письма к родным!
Бегушев — потому, что последнее время он как будто бы разучился говорить; граф Хвостиков был, видимо, чем-то серьезным занят: он целые утра
писал, а потом после обеда
пропадал на всю ночь...
— Да так, тут с певчими… Шампанского, я тебе, братец, скажу,
пропасть было… рекой лилось!.. Я буду некролог
писать Олухова… Домна Осиповна желает этого… Он был во многих отношениях человек замечательный… — бормотал граф.
Треплев(обнимает ее). Если бы ты знала! Я все потерял. Она меня не любит, я уже не могу
писать…
пропали все надежды…
Кто, говорит,
писал на меня жалобу?» да как закричит… так вот по закожью-то словно морозом проняло: знамо, не свой брат, поди-тка, сладь с ним; маненько мы поплошали тогда, сробели: ну, а как видим, дело-то больно плохо подступило, несдобровать, доконает!.. все в один голос Антона и назвали; своя-то шкура дороже; думали, тут, того и гляди,
пропадешь за всех…
Ободренный блистательным успехом, одиннадцатилетний автор продолжал
писать; но все его сочинения, до первой печатной комедии,
пропали, и впоследствии Загоскин очень жалел о том, единственно для себя, любопытствуя знать, какое было направление его детского авторства.
— Нет, я уж уйду. И мне тоже вас будет жалко — привык. А уйду, потому тянет! Самому против себя не надо спорить. Коли кто против себя заспорит,
пиши —
пропал человек.
— Кой чёрт в уезде? Другого такого хамелеона во всей России не сыщешь! Отродясь ничего подобного не видывал, а уж я ли не знаток по этой части? Кажется, с ведьмами жил, а ничего подобного не видывал. Именно наглостью и цинизмом берет. Что в ней завлекательно, так это резкие переходы, переливы красок, эта порывистость анафемская… Бррр! А векселя — фюйть!
Пиши —
пропало. Оба мы с тобой великие грешники, грех пополам. Считаю за тобою не 2300, а половину. Чур, жене говорить, что у арендатора был.
После этого происшествия Пьер внезапно
пропал из цирка. Никому из товарищей он не
писал. Начали его понемногу забывать. Все реже и реже вспоминали его имя, но, надо сказать, каждый раз с теплотой.
— То-то, родная моя, о пустынном житии
писал преподобный Ефрем, как в последние дни от антихриста станут люди бегать в дебри и пустыни, хорониться в вертепы и
пропасти земные.
— Пьян был-с… Так как мне это все очень было горько и обидно, что они меня так обзывают, то я с горя-с… Все эти дни вот… И в этом состоянии мне пришла мысль
написать письмо и донос… Я думал, пусть же лучше мне
пропадать, чем терпеть все это!
Нежданно-негаданно нагрянула беда на Смолокурова. Какой еще горше беды? Какое богатство на долю человека ни выпади, какое ни будь у него изобилие, а нагрянет недуг да приведет с собой калечество, так и несметное богатство выйдет хуже нищеты и всякой нужды.
Пропал Марко Данилыч,
пиши его вон из живых.
Всякого только что родившегося младенца следует старательно омыть и, давши ему отдохнуть от первых впечатлений, сильно высечь со словами: «Не
пиши! Не
пиши! Не будь писателем!» Если же, несмотря на такую экзекуцию, оный младенец станет проявлять писательские наклонности, то следует попробовать ласку. Если же и ласка не поможет, то махните на младенца рукой и
пишите «
пропало». Писательский зуд неизлечим.
Коромыслов. Все есть. Эх, голубчик, как глупо, что я тогда не стал вас
писать, теперь не вызовешь того, нет,
пропало!
После кинбурнской победы, оправившись от ран, он
пишет: «Будь благочестива, благонравна, почитай свою матушку Софью Ивановну, или она тебе выдерет уши и посадит на сухарики с водицей… У нас драки были сильнее, чем вы деретесь за волосы, а от пули дырочка, да подо мною лошади мордочку отстрелили, насилу часов через восемь отпустили с театра в камеру… Как же весело на Черном море, на Лимане: везде поют лебеди, утки, кулики, по полям жаворонки, синички, лисички, а в воде стерляди, осетры —
пропасть».
После Антония говорил мировой посредник Позняк. «Вот, ребята, мы
писали,
писали, — сказал он им пророчески, — и вся наша работа в один день
пропала, теперь будет совсем другое». Крестьяне смотрели выпучив глаза на эту комедию. Антоний скомандовал построившейся шайке «марш», и спросив на прощанье крестьян, поняли ли, что он им говорил, отправился с шайкою в фольварк Франкулин Осипа Позняка.
Она осталась с надеждой на более или менее близкое свиданье. Он
написал ей два письма, а потом
пропал без вести, как в воду канул. На ее письма, конечно, она не получала ответа.
— Нет уж, батюшка,
пиши,
пиши, а то
пропадут мои денежки.
— А она-то, Дарья Васильевна, старая хрычевка, мне это опосля, как деньги забрала, сказала… Я было деньги назад требовать… Куда ты… В три шеи прогнала, а если что, сыну, говорит,
напишу, а он самой государыне доложит… Сколько я страху натерпелся… Смилуйтесь, ваше сиятельство, может, сами съездите… такая уймища денег, и так зря
пропадут.
(Почерк Нинки.) — Лелька! Как только вспомню, я начинаю злиться, и
пропадает охота
писать в этом дневнике. Беру с тебя слово комсомолки: никогда не проливать надо мною слез жалости и никогда не хныкать надо мною. Только в таком случае могу продолжать
писать в этом дневнике.
Лишь отец Фока переступает за порог «храму Божого», как видит такие «порядки», что весь страх за свои «лядвия», готовые пострадать от владычного «жезла строгости», у него
пропадает, и благочинным овладевает его веселый юмор, предавшись которому, он продолжает
писать по-малороссийски...
— Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и
пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты — дурак и наверно
пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя-то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну, так-то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]